Шингкэлэвун. Пойти за шкурой-добычей

Часть первая

Этот обряд был распространен у эвенков Подкаменной и верховий Нижней Тунгусок на территории нынешних Байкитского и Тунгусско-Чунского районов. Совершался чаще всего летом, перед началом промысла на парнокопытных животных всем родом-стойбищем.

На сцене большой чум…

Поскольку действие обряда будет проходить не в лесу, а на сцене, значит, и устройство шаманского чума будет, естественно, намного упрощенным. И еще оговорка: нынешние исполнители, в силу многих причин, мало знакомы с шаманскими обрядами, с его древним философским мировоззрением, устройство декораций, некоторые сцены, думается, будем давать с пояснениями. Это будет на пользу участникам и поможет им более осознанно импровизировать в ходе представления.

Итак, на сцене большой чум, способный вместить всех сородичей стойбища — мужчин, женщин, стариков и детей. Для зрителей — это может быть полчума, обращенного к ним, чтобы было все видно. Посредине чума — костер. (Надеюсь, постановщики обряда-представления знакомы с технологией имитации костра, где главную роль выполняют красные лампочки). Он чуть тлеет. Через дымовое отверстие рядом с костром опущена молодая тонкая лиственница, символизирующая мировое дерево — туру. Комель туру стоит подле очага. На малу — почетном месте — разостлан кумалан, на котором будет сидеть шаман. Если действие предполагалось и на воде, то на этом месте сооружался плот из деревянных изображений духов тайменей. Но в данном случае — кумалан. Справа и слева от кумалана к шестам чума приставлены небольшое копье, пальма, рогатина, трехзубый расщеп из молодой лиственницы и лежат изображения рыб — щуки и ленка. Это оружие в борьбе с чужеродными враждебными духами, а щука и ленок — охрана.

Чум осмысливается в шаманском обряде, как Дулин буга — Срединный мир, где мы живем. К востоку от входа в чум сооружается дарпэ — галерея из молодых живых лиственниц и разных изображений духов и тоже осмысливается, как вершина мировой реки, то есть Угу буга — Верхний мир. К западу от входа в чум сооружается онанг, олицетворяющий Хэргу буга, то есть Нижний мир, и он, соответственно, устраивается из мертвого леса — пеньков, валежника, всякого хлама.

По краям дарпэ ставятся нэлгэт — небольшие столбики из молодых лиственниц, вырванных из земли вместе с корнями. Верхушками нэлгэт втыкаются в землю, корнями обращены кверху. Это шаманское дерево Верхнего мира. В противоположной стороне, в галерее, онанг, нэлгэт ставились, наоборот, корнями вниз.

Сверху нэлгэт кладутся тонкие лиственницы. В дарпэ эти жердушки обращены корнями на восток, в онанг — на запад.

В дарпэ между лиственницами потом будут расставлены антропоморфные изображения шаманских предков — хомокоры, то есть изображения медведей, оленей, тайменей, щук, охраняющих вход в Верхний мир.

В онанге расставляются мугдэндэ, то есть деревянные изображения птиц: гагар, уток, гусей — сторожей, охраняющих родовой путь в Нижний мир. Главный здесь сторож Секан — дух-налим, лежащий поперек онанг. Всевозможных враждебных духов, обитателей Нижнего мира, пытающихся проникнуть в наш Срединный мир к людям для причинения зла, налим будет глотать, как лягушек. Всю группу сторожей замыкают изображения вооруженных копьями антропоморфных духов — муг-дэндэ.

И последняя, одна из существенных деталей, представленная в декорации шаманского чума: чуть в сторонке от дарпэ ставилось туру — дух-лиственница с развешанными на ней жертвоприношениями — шкурами жертвенных оленей, цветными материями. Туру представляло собой длинную лиственничную жердь, воткнутую комлем в землю и привязанную для прочности к лиственничному пню. Вверху жердь имеет перекладину, к которой прикреплялась ткань, предназначенная для верховных божеств. Белая и красная — духу земли, духу тайги, а черная — для духов Нижнего мира.

Если что-то  подобное возникнет на сцене, считайте, что можно приступать к представлению.

Итак, начинается самое главное — шаманский обряд…

На сцене полумрак, затемнение. Чуть тлеет огонь. На кумалане сидит шаман. Он пока в обычном одеянии. Сидит задумчиво, покачиваясь из стороны в сторону, откровенно зевая. Время от времени он ловит кого-то ртом, глотает, снова сидит с отрешенным видом. Затем выпрямляется, разводит в сторону руки, как крылья, и кричит, подражая крику гагары:

— Ку-у-ук!.. Ку-у-ук!.. Ку-у-ук!..

Это знак, созыв сородичей.

Обитатели стойбища один за другим пробираются в чум по дарпэ через лаз, называемый угдупка. Пролазит последний, и палки, изображающие духов-сторожей, перекрещиваются, вход в чум считается закрытым. Путь, проделанный участниками обряда, осмысливается, как переселение души (оми) из родового хранилища (омирук) в Срединный мир, то есть в Дулин буга. Все рассаживаются в характерной для кочевников позе — ноги под себя. Тихо переговариваются, шутят, улыбаются, ведут себя обычно, словно ничего особого не предвидится. А раньше это и было обычным явлением. Покачиваясь, на кумалане сидит шаман. Выпрямляется и поднимает руку. Поднимается помощник и достает из турсука шаманское облачение — плащ, нагрудник, унты и шапку с оленьими рогами. Подает их шаману, помогает одеться. Помощник расшевеливает огонь, греет над ним бубен. Шаман готов, и помощник подает ему бубен. Тот берет бубен в левую руку, ставит его на левое колено и колотушкой ударяет по нему.

Разговоры на полуслове обрываются. Наступает томительная тишина. Приглушается огонь, и почти в темноте начинает звучать бубен… Покачиваясь в такт бубна, тихим, мелодичным голосом Мукто-либо  Чекутко, шаман начинает песню, обращенную к сородичам:

Сидящие повторяют припев:

Шаман продолжает:

Припев снова повторяется всеми присутствующими.

Припев повторяется присутствующими. Пауза.

Меняется ритм бубна. Шаман начинает созывать своих духов-помощников.

Поет речитативом:

Харгиӈилви-делиӈилви, — секакурви, — гуткэкурви. Бира мувэн, ламу мувэн, амут мувэн котолди мисинденэл, Химат, миндуло!..

Сидящие, хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!..

— Харгиӈилви-амикарви, мотыӈилви, багдаклви, — иргичилви, — дянтакилви, — Луннэлвэ мурукэденэл, сикагилва илтэнденэл, Химат, миндуло!..

Сидящие, хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!

— Харгиӈилви-кулиӈилви, харгиӈилви-куликарви, харгиӈилви-исэлэкилви, харгиӈилви-бадялакилви, Дуннэлвэ пурулдянал, доядулин угдудянал, Химат, миндуло!..

Сидящие, хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!..

— Харгиӈилви-гагиӈилви, харгиӈилви-олиӈилви, харгиӈилви-кирэктэӈилви, харгиӈилви-дэгиӈилви, Дуннэвэ мурукэденэл, эдыннтэчир, учирӈачир, Химат, миндуло!..

Сидящие, хором: Аракукан, аят!.. Аракукан, аят!..

— Харгиӈилви-бэлэмнилви, харгиӈилви-хутэкэрви, Эмэлкэллу, Тутулкэллу, дэгилкэллу, угдуеилкаллу, Химат, миндуло! Химат, миндуло!..

Сидящие, хором: Аракукан, аят! Аракукан, аят!..

(Построчный, дословный перевод)
 — Духи-таймени, духи-налимы, духи-щуки,
Воды реки, воды озер, воды морей пальмой разрезая,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!..

Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

— Духи-медведи, духи-лоси, духи-дикие олени, духи-волки, духи-росомахи,
Землю всю оббегая,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!..

Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

— Духи-змеи, духи-черви, духи-ящерицы, духи-лягушки,
Землю сверля, по самому дну ползая,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!

Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

— Духи-лебеди, духи-вороны, духи-кедровки, духи-утки,
Землю огибая, как ветер, как вихрь,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!

Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!..

— Духи-помощники, духи-дети мои родные,
Приходите, ползите, летите, ползите,
Скорее, ко мне! Скорее, ко мне!

Сидящие, хором: Потихоньку, спокойно! Потихоньку, спокойно!

Шаман яростно колотит в бубен, крутится на месте. Он прыгает, машет руками, ловит кого-то ртом, вернее, не кого-то, а духов. Это танец собирания духов. Шаман бросает бубен и колотушку помощнику, продолжая импровизированный танец, а помощник в это время старается колотить в бубен. Все присутствующие создают шумовой эффект, напоминающий отдаленное хорканье оленей, рев зверей, характерные крики птиц, свист ветра, шум воды, леса. Затем шаман хватает копье, колет им в разные стороны. Копье меняет на пальму и так же с нею проделывает характерные охотничьи движения во время охоты на медведя, затем пальму меняет на рогатину… Все это он делает, выкрикивая, поясняя свои действия: «Харги-росомаха, не пускай чужих! (Харги-змей, жаль, жаль сильнее чужих!)»

Шаман прыгает, глотает своих духов, потом успокаивается и говорит: «Упкатва бакам. (Всех я нашел.)»

Теперь осталось только поймать духа-шиӈкэна — духа-удачу, который и поможет пригнать зверей-добычу на родовые угодья.

Помощник снова подает ему бубен и колотушку. Шаман негромко ударяет, берет новый ритм и снова речитативом, в промежутках ритма, начинает петь:

Снова гремит, неистовствует бубен. Прыгает, кривляется шаман.

Постороннему глазу он может показаться ненормальным человеком. Но только постороннему, для сидящих здесь сородичей каждое движение шамана полно символики, понятных знаков. Он не просто прыгает, а путешествует, пробирается в образе своих духов по неведомым мирам. Вот он расправил крылья, как орел, значит, полетел в Верхний мир. Иногда он сам комментирует свои действия, тогда совсем понятно.

— Дылачавэ дагамалим! (Приближаюсь к солнцу!) — объявляет он, и тут же начинает изображать изнеможение от жары. — Хэкуко! (Ой, как жарко!) — восклицает он. Шаман изгибается, вытирает пот, льющийся с него ручьем, охает, ахает. Все видят, как сложно и опасно ему путешествовать в тех неведомых мирах.

— Тар Шиӈкэн! (Вон Шингкэн!) — кричит он. — Ламула хурдерэн! (Он ныряет в море!) — И вслед за Шингкэном ныряет в море и он. Его крики и знак для духов, чтобы они были начеку.

— Хэтэтэй! Хемурико! (Ой, как холодно!) — дрожит шаман, изображая ощущение мокра, холода. В это время вдруг встрепенулась, задвигалась гагара.

— Дявача! (Поймала!) — закричало несколько голосов. Неизвестно, как изображения духов ловили врагов и друзей, но в нашем случае пусть помощник шамана дергает за ниточки и таким образом кувыркается гагара. Шаман бросается на гагару и из ее клюва заглатывает в рот духа Шингкэна. Он устало падает на кумалан и какое-то время лежит без движения. Спустя минуту садится и говорит:

— Шиӈкэн будерэн элэ дюрвэ багдакэлвэ. (Шингкэн дает только двух диких оленей.)

— Гэлоктэкэл кэтэтмэрье. Алтаткал. (Проси больше. Поупрашивай.)

— Эгдала-кэ алтатчэм. Нуӈан гундерэн, тылэ-деӈэс дыл-дун. Эсин будерэ. Гундерэн, атырканмэ. Бугадыва мушунмэ ханӈуктавка. (Не дает. Говорит, старуху, хозяйку Вселенной (мира) надо спрашивать.)

— Алтаткал. (Поупрашивай.)

— Эгдала-кэ алтатчэм. Нуӈан гундерэн, атыркан далдун, тэтылдун тылэдэв, тэли хавдеӈэн бэйӈолэ. (Сколько могу я упрашивать. Он говорит, чтобы я у старушки поискал вшей в голове и одежде, может потом добавит добычи.)

— Кэ, этэкэл батчеми, мунэ одекэл. Тылэденэ, делумкэн атыркан хутакандукин гадяӈас бэйӈэл-дывурэ хавуптыра, кэ… (Ну, перестань отказываться, пожалей нас. Ища насекомых, ты незаметно у старушки из мешочка вытащишь недостающую нам добычу, ну…)

Шаман снова ложится на кумалан, что-то  шепчет себе под нос. Через минуту он поднимается, берет в руки бубен и начинает им махать, как битком при сборе голубицы, крутясь на месте. Помахав, он заглядывает в бубен и, довольный, под одобрительный гул людей выходит на улицу из чума и вытряхивает воображаемых зверей в виде шерстинок в родную тайгу.

Возвращается и объявляет:

— Кэ, тэгэми мотымадевка. (Ну, завтра можно идти за лосями.)

Часть вторая

Сменяется декорация. На сцене — тайга. Видны фигуры оленей, лосей, птиц, изготовленные из деревьев и бересты. Они расставлены соответственно образу жизни животных: среди тальниковых кустарников — стада оленей и лосей, в лиственничной тайге — прочие звери и птицы.

На сцену выходят один за другим олени — большие и малые. Они кормятся: объедают листья кустарников, траву. Маленькие телята играют, бодаются, прыгают, крутятся. Это красочная пантомима, в которой изображаются все характерные повадки оленей. За ними на сцене появляются другие зверьки и птицы: бурундуки, росомахи, глухари, вороны. Каждый изображает свои характерные привычки. Все они становятся в круг и продолжают танцевать. В центр выходит запевала:

Все припевают:

Все подпевают:

Все подпевают:

Все подпевают:

Все подпевают:

С танцами, играми, пощипывая листочки деревьев, танцующие удаляются.

Пауза.

На сцену ленивой походкой выходит мужичишко. Отпыхивается, садится под дерево.

— Ху, дэрувхико!.. Харги атырканэв минду бучэн, окин-да этэн дэрумкивкэнэ. Тымардук Кирэк-тэнгэчин чоӈкима минэ. Депмэт депмэ… Илмактал бэюмидектын, би дэрумкичиктэ эду… (Ху, какая усталость!.. Злой дух дал мне такую старуху, никогда не даст отдохнуть. С утра кедровкой долбит меня. Поедом ест… Пусть молодые охотятся, а я отдохну тут…)

Мужичок ложится под деревом.

Через минуту за сценой раздаются женские проклятия.

— Элэлэе, элэлэе, элэлэе!..
Элэлэе, элэлэе, элэлэе!..

На сцене появляется женщина.

— Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Ило оран эдычэнми!.. Харги анычан таргачинма бэессэчэнмэ!.. Нян иду-вэл мо хэргиндун паӈкалэденан… Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Упкат бэел эси бэюминосинделлэ, минӈичэн эдычэнми нян алачилдяллан окин ниматья эмэвмэчинэтын. Харги нуӈанман минду бучэн!.. Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. (Куда девался мой мужичишко?.. Харги мне подарил такого мужичка. Снова, наверное, где-нибудь  под деревом кверху пузом лежит… Элэлэе, элэлэе, элэлэе!.. Сейчас все мужчины уйдут на охоту, а мой мужичишко снова будет ждать нимат. Харги дал мне его! Элэлэе, элэлэе, элэлэе!..)

Женщина идет, осматривая тайгу. А мужичишко тем временем, скрываясь от жены, уползает со сцены. Удаляется и женщина. На сцену выбегают молодые девушки и парни. Все парни в охотничьих костюмах, смеются, улыбаются. Они исполняют танец лебедей, журавлей, подражают птицам. Девушки поют:

Повторяют:

Повторяют:

Повторяют:

Повторяют:

Танец и песня кончаются.

Часть третья

Наконец наступает последняя часть этого колдовского обряда — пантомима коллективной охоты и убиения зверей. На сцену-тайгу, наполненную фигурками деревянных зверьков, выходят охотники с луками. Они старательно разыскивают следы зверей. Предводитель охотников подает знак — следы найдены! Охотники показывают друг другу свежую поедь на деревьях, кустарниках, места жировки, а затем и знаками дают знать друг другу — вот они, звери, рядом.

Подкрадываются с величайшей осторожностью. Подойдя на расстояние выстрела, они открывают стрельбу из луков по деревянным оленям, лосям. При попадании бурно выражают свою радость. Тут уж эта сцена целиком зависит от умения импровизаторов.

На сцене снова появляется шаман. За ним несут идола Хичупкана (его обычно делали каждый раз из молодой лиственницы). Верхняя часть этого идола-лиственницы стесана так, что имеет сходство с человеческим лицом. Нижняя расщеплена наподобие ног. Чуть ниже лица прикреплена небольшая поперечная палка, изображающая руки. Охотники в полном снаряжении проползают между ног идола, таким образом очищая себя и свое оружие от злых духов. Когда в расщеп проползает последний охотник, шаман сразу же сжимает ноги идолу и, чтобы тот не разжал их, стягивает мягким корнем дерева. Все участники обряда совершают жертвоприношение — на руки идолу вешают шкурки пушных зверей, оленей, разноцветную материю. Лицо его мажут жиром.

Обряд окончен. Шаман, повернувшись к зрителям, говорит:

— Кэ, дептылэчил одяллат. Сиӈкэнмэ дяварат! (Ну теперь будем с добычей. Удачу поймали!..)