К проблеме реконструкции модели хозяйства групп эвенков таёжной зоны Средней Сибири

Можно утверждать, что со времени становления этнографии как науки и по сегодняшний день хозяйство эвенков и культура этноса в целом представляют одно из традиционных направлений, проводившихся как в рамках плановых экспедиций, так и в виде частных поездок и сборов материала по этнографии эвенков. За столь длительный период в тунгусоведении накоплен обширнейший фонд вещественного и документального материала, обобщённого и систематизированного в ряде работ русских, советских и, частью, зарубежных авторов. В их числе выделяется фундаментальный труд Г. М. Василевич (1969), подводящий итог почти всему периоду исследования эвенкийской культуры. Вместе с тем, представляется возможным говорить о том, что в тунгусоведении до сих пор остаются открытыми многие частные и общие вопросы, к числу которых, по мнению автора данной работы, относится вопрос об эвенкийском хозяйстве.

Понятно, что исследование любого вопроса должно предваряться изучением и анализом его историографии, достаточно подробные и полные сведения по истории эвенкийского хозяйства даны в отмеченном выше труде Г. М. Василевич (с. 20–23). Вместе с тем представляется необходимым несколько конкретизировать степень изученности предмета нашего исследования, поскольку у Г. М. Василевич история развития знаний о хозяйстве эвенков дана лишь в виде частного раздела историографии эвенков вообще.

С точки зрения автора данной статьи весь период исследований хозяйства и материальной культуры эвенков, производившихся в XIX—ХХ вв., может быть разделён на два относительно самостоятельных этапа.

Начало первого этапа характеризуется сбором легкодоступного материала, фиксирующегося в повседневной жизни этноса, являющегося для него традиционным, не перешедшим ещё в разряд «пережиточного». Специальных исследований эвенкийского хозяйства в это время не предпринималось. Большая часть информации собиралась попутно, в ходе краеведческого комплексного обследования территории, природных богатств и коренного (по старой терминологии «туземного») населения Сибири. Собственно этнографические изыскания этого периода в большей части были направлены на наблюдение и фиксацию тех элементов хозяйственной деятельности «инородцев» (в том числе эвенков), которые могли представлять определённый практический интерес прежде всего для организаторов экспедиций — администрации и частной промышленности. Результаты многочисленных частных поездок, по существу любительских наблюдений жизни эвенков, проводившихся параллельно с плановыми исследованиями, в основном, представляли собой информацию лишь о тех сторонах хозяйственной деятельности этноса, которые с точки зрения цивилизованного путешественника были отличными от порядка вещей и явлений, наблюдаемых им в его повседневном окружении. В целом, усилиями обеих сторон знания о предмете были значительно пополнены новыми уникальными материалами, однако, изученность эвенкийского хозяйства оставалась на уровне обобщений, произведённых в работе И. Георги (1779).

Примерно с середины XIX столетия происходит постепенное смещение центра исследовательской деятельности тунгусоведов в восточные районы Сибири, что в первую очередь было вызвано перемещением общего краеведческого интереса во вновь осваиваемые, богатые в природном отношении территории: Приамурье, Забайкалье. В этой связи из общего количества материала, собранного за период с середины по конец XIX в., непосредственно к теме «Хозяйство эвенков Средней Сибири» могут быть отнесены лишь материалы сборов экспедиций Миддендорфа, Туруханской экспедиции Лопатина и Щапова, а также нескольких частных поездок к эвенкам, населявшим территорию бывшей Иркутской губернии.

Вслед за бурным развитием краеведческого направления в тунгусоведении совершается переход к исследованиям собственно этнографических, узкоспециальных проблем, касающихся наиболее раннего периода этногенеза эвенков, периода выделения собственно эвенкийского пласта из общей тунгусо-маньчжурской ветви алтайской языковой семьи. В этой связи интересы исследователе концентрируются вокруг проблем языка, фольклора и тех прочих элементов материальной и духовной культуры этноса, которыми эвенки связаны с иными сибирскими народами. Другими словами, поиск идёт в направлении выяснения и анализа общих для тунгусо-маньчжур элементов культуры. В тунгусоведении ориентация в направлении проблем этногенеза и поиска закономерных связей культуры эвенков с культурой территориально близких этносов Сибири, имела следствием определённые качественные изменения как в уровне изученности, так и в методике исследования эвенков. С этого времени исследовательская деятельность сопряжена не столько со сбором, описанием и видовой классификацией прикладного краеведческого материала, сколько с теоретическим осмыслением уже накопленных знаний и выбором на этой основе узких тематических направлений исследования. Вместе с тем, материалам по хозяйству эвенков по-прежнему отводилась роль прикладных косвенных данных для аргументации общих этно- и культурогенетических построений. Иначе говоря, на данном этапе развития тунгусоведения изучению подвергается не столько хозяйство эвенков в целом, сколько его отдельные невзаимосзвязанные элементы, анализируемые в структуре глобальных теоретических проблем этнической истории народов и культур Сибири и Дальнего Востока. В целом же переход от краеведения к собственно этнографическому исследованию, по всей видимости, определил начало второго, качественно нового этапа как в этнографии вообще, так и в тунгусоведении в частности.

С появлением первых советских этнографов-тунгусоведов уровень изученности эвенкийского хозяйства остался практически неизменным. Частично направление исследований определяло сбор материалов, которые по-прежнему оставались черновым рабочим инструментом теоретической этнографии и истории первобытного общества. Изменения в характере стоящих перед исследователями задач определялись необходимостью изыскания путей и методов оптимально быстрого вовлечения «отсталых» народностей Сибири в новую структуру кооперативного хозяйства и строительства на этой основе новых социально-экономических отношений. В этом отношении этнография решает прикладные задачи, нацеленные на изучение, в основном, ключевых или доминирующих компонентов структуры эвенкийского хозяйства (пушная охота, оленеводство). Остальные стороны хозяйственной деятельности этноса исследуются лишь в той мере, в какой они способствуют разработке теорий происхождения и ранней истории собственно эвенков и этносов, связанных с ними как общностью происхождения, так и отношением к общему единому варианту первого культурно-хозяйственного типа. Нельзя не отметить, что в результате систематических целенаправленных региональных исследований в эвенкийской этнографии советского периода накоплен значительный по объёму и информативности фактический материал, который в 50–70-х гг. был обобщён и интерпретирован в работах Василевич (1969), Василевич, Левина (1951), Туголукова (1969) и ряда других исследователей. В общем же виде знания об эвенкийском хозяйстве, несмотря на системность подхода к его исследованию, до настоящего соответствуют уровню описания и механического обобщения отдельных компонентов некогда существовавшей системы. Они классифицируются лишь в рамках современной общей культурно-хозяйственной типологии доклассовых обществ. В целом же база источников представляет собой достаточное основание для перехода к исследованию эвенкийского хозяйства с точки зрения целостной динамичной системы, составляющие компоненты которой. т. е. элементы хозяйства, находятся в тесном взаимодействии и взаимообусловленности.
Такой поход к исследованию проблемы в современной советской этнографии, особенно в части её, изучающей классические первобытные социально-экономические структуры с присваивающим типом хозяйства, в последние годы становится традиционным. По всей видимости, этому способствовало развитие теоретической этнографии и истории первобытного общества и, в большей степени, появление нового фактического материала, не укладывающегося в традиционные теоретические схемы, что определяло последующее углублённое исследование хозяйства доклассовых обществ. Параллельно этому в этнографии всё более утверждалось понимание как общих закономерностей развития хозяйства и культуры стадиально близких народов, так и необходимости отказа от механического уподобления регионально-этнического варианта хозяйства общетеоретической схеме хозяйств присваивающего типа.

Речь, таким образом, идёт о назревшей необходимости исследования вариантов действия общих закономерностей развития экономики «присваивающего типа» в пределах реальной этнической системы хозяйства эвенков. Однако, восстановление данной системы в том объёме, в котором она некогда функционировала, в действительности, по всей видимости, вряд ли возможно из-за объективной невозможности фиксации подбора действительно полного комплекса материала о её структуре и свойствах соответствующих ей компонентов.

Предварительный анализ материалов по эвенкийскому хозяйству помимо общих этнических черт выявляет его локально-территориальные варианты. Так, например, к XVIII в. по отношению к доминирующим отраслям хозяйства среди эвенков выделялись «оленные», «скотные», «звероловствующие» и  «рыбу промышляющие» группы эвенков, а по виду и характеру использования транспортных средств — группы «пеших», «сидячих» или «лодочных» и  «бродячих». Исследования последних лет выявили ещё некоторую вариабельность эвенкийского хозяйства, по всей вероятности, определившуюся некоторыми региональными особенностями как природно-климатической и экологической обстановки в районах проживания той или иной территориальной группировки эвенков, так и ролью и характером воздействия на хозяйство и материальную культур эвенков иноэтнических элементов.

В свете изложенного наиболее продуктивным представляется исследование хозяйства эвенков на примере частной модели, конструируемой в пределах относительно небольших группировок этноса, хозяйство которых составляют общие, характерные для этноса в целом компоненты, и которое направлено на освоение и эксплуатацию хозяйственных территорий, близких по природно-климатическим и экологическим условиям. По сути дела, такая модель явилась бы обобщённое, идеализированной копией, практически иллюстрирующей принцип построения, внутренние связи и взаимодействие составляющих компонентов, механизм действия реальной системы в один из моментов её существования.

В первую очередь, к таким общим для хозяйства эвенков компонентам, с точки зрения автора, относятся: охотничий промысел, рыбная ловля, транспортные средства, стойбищные комплексы, хозяйственная территория (или охотничьи, рыболовные и пастбищные угодья).
Реконструкция модели предполагает использование источников и материалов о хозяйстве сравнительно небольшого числа территориально-соседских групп, населявших в конце XIX — начале ХХ столетий единую компактную территорию, которая по современному физико-географическому районированию определяется районами двух таёжных провинций Средней Сибири. «Тунгусская провинция» охватывает большую часть бассейна рек Подкаменная и Нижняя Тунгуска. «Приангарская провинция» определена бассейном реки Ангары и её основных левобережных притоков, исключая приенисейский устьевой участок (Гвоздецкий, Михайлов, 1978). Общие границы на западе проходят по реке Енисею, на востоке — по верхнему течению рек Нижней Тунгуски и Лены, на севере — по среднему течению реки Нижней Тунгуски и на юге — по левобережному притоку Ангары реке Чуне-Уде.

В геоморфологическом отношении территория относится к единому массиву Среднесибирского плато, относительные высоты которого не превышают шестисотметрового уровня. На всей территории наблюдается устойчивое однообразие природно-климатических условий, равенство гидрологического режима, почвенно-растительного и фаунистического комплекса. Монотонность геоморфологии несколько нарушается выравниванием и небольшим понижением плато на участке среднего течения реки Нижней Тунгуски, что определяет наличие в данном районе обширных пространств заболоченных моховых тундр и массивов темнохвойной елово-лиственной тайги.

Специфика фаунистического комплекса района для периода XIX — начала ХХ вв. определяется несколько большей (относительно остальной территории) плотностью популяции дикого северного оленя, по преимуществу экологически близкого к типу лесной популяции и встречаемого чаще всего в составе небольших (в 10–15 особей) стад в течение большей части года. По мнению специалистов-экологов и полевым наблюдениям автора отмеченный сбой в целом не нарушает общей сбалансированности экологических условий хозяйственной деятельности эвенкийских групп, населяющих в прошлом территорию двух таёжных провинций.

В качестве материала для реконструкции модели предполагается использование сведений о хозяйстве относительно узкого круга эвенкийских групп, населявших в период конца XIX — начала ХХ вв. территорию названных провинций. В документах и материалах того же периода данные группы отнесены к единой категории «бродячих охотников» или «охотников-оленеводов» тайги (Василевич, 1969, с. 42). По существу оба термина настолько общи, что не способствуют формированию чёткого представления о конкретной форме ведения хозяйства. Для данной категории эвенкийских групп одновременно характерны следующие противоречивые свойства:

а) группы «бродячих эвенков, передвигаясь в течение года по территории своих угодий, ведут постоянно подвижный образ жизни, определяемый необходимостью вести круглогодичный поиск промыслового зверя; б) для этих же групп характерно наличие постоянного места длительного обитания в зимнее время — зимнего стойбища ( «мэнэйен» — эвенк.).

Данные противоречия в толковании термина «бродячие» ( «оленные охотники») усугубляется отсутствием точной его привязки к какой-либо группе эвенков, населявших в прошлом территорию Тунгусской и Ангарской провинций. Однако, в масштабах реконструируемой «идеальной» модели хозяйства, подобная точная групповая привязка не столь необходима. Для нас достаточно указания на то, что большая часть населения эвенкийского региона, за исключением нескольких небольших групп, расселённых в береговой зоне реки Подкаменной Тунгуски, относятся к единой категории» бродячих». Это даёт основание говорить об однородности материала по хозяйству, существенными признаками которого является охотничье-рыоловческое направлениеи использование в качестве транспортного средства небольшого (максимум 20 голов) стада домашнего северного оленя. В этом же плане важна характерная для конца XIX — начала ХХ вв. стабильность состава территориально-соседних групп «бродячих» охотников, а также постоянство мест их обитания в пределах стабильных групповых хозяйственных угодий.

Заключая изложенное, следует подчеркнуть, что предлагаемое моделирование понимается автором как своего рода эксперимент, в первом приближении исследующий возможные направления изучения как собственно феномена эвенкийского хозяйства и его значения в формировании специфических черт материальной культуры эвенков, так и места эвенкийского хозяйства вообще в структуре характерного для ряда этносов Сибири культурно-хозяйственного типа «высших охотников-рыболовов». Результаты эксперимента могут быть проверены как в ходе дальнейших исследований в данном направлении, так и сопоставлением результатов моделирования с моделями хозяйств групп эвенков, населявших территории, сопредельные с рассматриваемой в данном эксперименте.